Крысолов. На берегу - Страница 72

— Что случилось? — спросила она.

— Того молодого человека, Чарентона, расстреляли, — устало сказал Хоуард. — Потом меня очень долго допрашивали.

— Садитесь и отдохните, — ласково сказала Николь. — Скоро нам принесут кофе. Вам станет лучше.

Он опустился на свой свернутый матрас.

— Николь, — сказал он, — я думаю, есть надежда, что они позволят детям уехать в Англию без меня. Если так, вы отвезете их?

— Я? Ехать в Англию с детьми, без вас? По-моему, это неудачная мысль, мсье Хоуард.

— Если только это будет возможно, я хотел бы, чтобы вы поехали.

Она подошла и села рядом.

— Ради детей хотите или ради меня? — спросила она.

Что ему было на это ответить?

— И ради них и ради вас, — сказал он наконец.

— В Англии у вас друзья, у маленьких англичан там родные, есть кому позаботиться о детях, — Николь рассуждала спокойно, трезво. — Вам надо только написать письмо и отправить его с ними, если им придется ехать без вас. Что до меня, я ведь вам сказала… теперь мне в Англии не место. Здесь моя родина, здесь мои родители, они в беде. И я должна остаться.

Он печально кивнул.

— Я боялся, что вы так ответите.

Полчаса спустя дверь распахнулась и появились два немецких солдата. Они несли стол. Не без труда протащили его в дверь и поставили посреди комнаты. Потом внесли восемь стульев и с математической точностью расставили вокруг стола.

Николь и Хоуард изумленно смотрели на все это. С тех пор как их арестовали, они ели, держа тарелки на весу, накладывали еду из кастрюли, поставленной прямо на пол. И вдруг в обращении с ними появляется что-то новое, что-то странное и подозрительное.

Солдаты вышли. Вскоре дверь снова отворилась, и вошел, балансируя подносом, невысокий француз, очевидно, официант из соседнего кафе. Следом шагнул немецкий солдат и навис над ним в угрожающем молчании. Француз, явно испуганный, накрыл стол скатертью и принялся расставлять блюдца и чашки, вместительный кофейник с горячим кофе и кувшин горячего молока, свежие булочки, масло, сахар, джем и тарелку нарезанной кружками колбасы. Потом быстро, с явным облегчением вышел. Солдат снова бесстрастно запер дверь.

Дети нетерпеливо столпились вокруг стола. Хоуард и Николь помогли им усесться и стали кормить. Девушка взглянула на Хоуарда.

— Какая вдруг перемена, — тихо сказала она. — Не понимаю, что у них на уме.

Старик покачал головой. Он тоже ничего не понимал. В глубине сознания затаилась догадка, но он не высказал ее вслух: должно быть, тут новая хитрость, у него пытаются выманить признание. Запугать его не удалось, теперь его хотят подкупить.

Дети уплели все, что было на столе, и наелись досыта. Через четверть часа, все так же под конвоем, опять появился маленький официант; он убрал со стола, сложил скатерть и снова молча исчез. Но дверь осталась не запертой.

Вошел один из часовых, сказал:

— Sie konnen in den Garten gehen.

С трудом Хоуард понял, что это означает разрешение выйти в сад.

Маленький сад позади дома, обнесенный со всех сторон высокой кирпичной стеной, очень походил на другой сад, который старик видел раньше, утром. Дети выбежали на волю, воздух зазвенел от их радостных криков; день, проведенный накануне взаперти, для них был немалым испытанием. Хоуард и Николь, теряясь в догадках, вышли следом.

И этот день был тоже солнечный, сияющий, уже становилось жарко. Недолго спустя появились двое солдат, принесли два кресла. Оба кресла поставлены были с математической точностью как раз посредине клочка тени под деревом.

— Setzen Sie sich, — сказано было Николь и Хоуарду.

Они молча, неуверенно сели рядом. Солдаты удалились, у единственного выхода из сада встал часовой, вооруженный винтовкой с примкнутым штыком. Опер приклад оземь и стал вольно, неподвижно, без всякого выражения на лице. Во всех этих приготовлениях было что-то зловещее.

— Почему они стали так с нами обращаться, мсье? — спросила Николь. — Что они надеются этим выиграть?

— Не знаю, — сказал Хоуард. — Сегодня утром я на минуту подумал: быть может, они нас выпустят… по крайней мере, дадут детям уехать в Англию. Но и в этом случае незачем ставить для нас кресла в тени.

— Это ловушка, — негромко сказала Николь. — Им что-то от нас нужно, вот они и стараются угодить.

Он кивнул.

— А все же здесь приятнее, чем в той комнате, — сказал он.

Маржан, маленький поляк, тоже заподозрил неладное. Он сел в сторонке на траву и угрюмо молчал; с тех пор как их арестовали, он, кажется, не вымолвил ни слова. Розе тоже явно было не по себе; она бродила взад и вперед, разглядывала высокую ограду, будто надеялась найти лазейку для бегства. Младшие дети оставались беззаботны; Ронни, Пьер, Биллем и Шейла то бегали по саду и затевали какую-нибудь игру, то останавливались, сунув палец в рот, и разглядывали немца-часового.

Вскоре, оглянувшись на старика, Николь увидела, что он уснул в кресле.

Весь день они провели в саду, возвращались в свою тюрьму только чтобы поесть. Обед и ужин, так же как утренний кофе, им принес под конвоем тот же молчаливый маленький официант; это была хорошая, сытная еда, отлично приготовленная и заманчиво поданная. После ужина солдаты вынесли стол и стулья и знаками показали, что пленники могут разложить свои постели. Они так и сделали и уложили детей спать.

Немного погодя Николь и Хоуард тоже легли.

Старик поспал какой-нибудь час, и вдруг дверь распахнул немецкий солдат. Наклонился и потряс Хоуарда за плечо.